Автор читательского дневника

Электронный читательский дневник

Информация о книге

Об авторе книги

КОВАЛЬ, ЮРИЙ ИОСИФОВИЧ (1938–1995), русский писатель. Родился 9 февраля 1938 в Москве. По окончании Московского государственного педагогического института (1960) с дипломом учителя русского языка и литературы, истории и рисования работал в сельской школе в Татарии. Во время учебы в институте увлекся искусством фрески, мозаики, скульптуры. Занимался также рисунком и живописью. Подружился со многими деятелями искусства, в числе которых были поэт и бард Ю.Ким, будущий театральный режиссер П.Фоменко и др. В начале 1960-х годов Коваль начал публиковать произведения для детей. Наиболее известными из них станут Приключения Васи Куролесова (1974), Кепка с карасями (1974), Недопесок (1975), Пять похищенных монахов (1977), Полынные сказки (1987).

О книге

История создания книги Во время поездки на Урал со скульптором Николаем Силисом брат Силиса Вадим однажды привел их на звероферму, где показал им песцов.

Министерство образования и науки Российской Федерации

федеральное государственное автономное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова»

1.Биография Ю.Коваля.

2.Анализа произведения Ю.Коваля «Недопесок».

История создания произведения.

Особенности композиции произведения, развитие сюжета.

Система героев, их характеристика. Портрет.

Главная идея произведения.

Описание природы.

Языковые особенности.

3. Список используемой литературы

Юрий Иосифович Коваль родился 9 февраля 1938 г. в Москве в семье достаточно высокопоставленного сотрудника уголовного розыска; мать писателя была врачом-психиатром. Учился на филологическом факультете Московского государственного педагогического института имени Ленина. Здесь он встретился и подружился с Юлием Кимом, Юрием Визбором, Адой Якушевой, с будущим театральным режиссером Петром Фоменко и будущим детским поэтом Юрием Ряшенцевым. Во время учебы Коваль серьёзно увлёкся авторской песней (стал виртуозным гитаристом), а также искусством фрески, мозаики, скульптуры, рисунком и живописью (получил второй диплом – учителя рисования). Впоследствии он не только иллюстрировал свои книги, но был участником художественных выставок. Первые публикации Коваля появились в институтской газете. После окончания института (1960) Коваль работал учителем русского языка и литературы, истории, рисования в сельской школе в Татарии. Он сам сочинял стихотворные тексты для диктантов. Когда трехлетний срок работы «по распределению» истек, Коваль возвращается в Москву. До 1966 г. он преподает в школе рабочей молодежи русский язык и литературу, затем недолго работает в журнале «Детская литература». Постепенно Коваль начинает все более профессионализироваться как художник и литератор. В журналах «Мурзилка», «Пионер», «Смена», «Огонек» публикуются его стихи и рассказы для детей. Некоторые рассказы, вошедшие позже в книгу «Чистый дор», с одобрением были приняты известным писателем Борисом Шергиным, давшим Ковалю рекомендацию в Союз писателей СССР (1972). Коваль подолгу жил в деревне Чистый Дор и на Цыпиной Горе близ Ферапонтова монастыря в Вологодской области. Одним из любимых его жанров стали прозаические миниатюры, рассказывающие о животных, о явлениях природы и деревенских жителях; многие из них вошли в книгу «АУА», увидевшую свет после смерти писателя. При жизни Коваля было опубликовано около тридцати его книг, в основном детских. Наиболее известные из них – «Приключения Васи Куролесова» (1971), «Кепка с карасями» (1974), «Недопесок» (1975), «Пять похищенных монахов» (1977), «Полынные сказки» (1987). Подлинными произведениями искусства стали издания, сделанные совместно с художником Татьяной Мавриной. По сценариям Коваля сняты два художественных и более десятка анимационных фильмов. Коваль был награжден дипломом А. Гайдара (1983), почетным дипломом IBBY – Международного совета по детской и юношеской литературе (1986, за книгу «Самая легкая лодка в мире»), дважды был лауреатом Всесоюзного конкурса на лучшее произведение для детей (1972, 1987). Однако, по словам друга Коваля – поэтессы Татьяны Бек – его «всю жизнь истязали редакторы и цензоры»; это касалось и детских книг. Широкий читатель знал Коваля исключительно как детского писателя; произведения для взрослых («Самая лёгкая лодка в мире», воспоминания о Шергине и Соколове-Микитове, циклы рассказов) имели гораздо меньшую известность. После смерти Коваля был опубликован роман «Суер-Выер», над которым он работал в последние годы жизни; в 1996 г. эта книга получила премию «Странник» Международного конгресса писателей-фантастов. Произведения Коваля переведены на английский, немецкий, французский, итальянский, польский, венгерский, голландский, шведский, финский, болгарский, норвежский, датский, японский и китайский языки. Умер Юрий Коваль в Москве 2 августа 1995 г.

Анализ произведения Ю.И. Коваля «Недопесок».

1.История создания произведения.

Писатель любил природу, много путешествовал по средней полосе России, и впечатления от увиденного и пережитого часто ложились в основу его произведений. Животные, как и человек, становятся героями произведений Коваля. Так было и с "Недопеском". Повесть родилась после посещения зверофермы, где друг-бригадир рассказывал, как ловят убегающих на свободу песцов. "Недопесок", вышедший в 1975 году, вызвал особый интерес взрослых читателей явной социальной направленностью, сатирой на "лагерное" устройство общества. Поиски свободы - главная тема произведения.

Смысл произведения - неистребимая жажда свободы, ради которой жертвуют жизненными удобствами. Это произведение о доброте, благородстве и справедливости. В книге много детей, вся она просто озарена обаянием детства. И одним из главных действующих лиц этой книги - дошкольник Серпокрылов, освободивший Наполена Третьего,стремившегося на Северный полюс. Книги Юрия Коваля пронизаны юмором, в них тонко вычерчен образ. Родины, доброе отношение к старикам, детям и русской природе.

Недопесок- белый песец видоизменяется по временам года: - с весны во время пребывания в норе песец имеет шерсть тонкую и чуть не черную, называясь норилками или норчиками; - к августу песцы делаются крестоватиками с серой спиной, пересеченной крестообразно серыми же полосками, идущими по ребрам; - в октябре они принимают одноцветно-серый вид и называются голубцами-чалками, синяками и НЕДОПЕСКАМИ; - около Николина дня, в декабре, становятся настоящими рослопесцами с совершенно белой шерстью. Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. Вообще НЕДОПЕСОК стало именем нарицательным, т. к. недопесками называют, например, собак в том возрасте, когда она уже вроде не щенок, но и еще не взрослая особь.

3.Особенности композиции произведения, развитие сюжета.

Ноябрьским утром они бежали – юный песец (недопесок) по кличке Наполеон Третий и голубой песец под номером 116. Они сбежали из незапертых клеток и через дыру в заборе покинули территорию зверофермы «Мшага». Искусственно выведенные человеком, выращенные в клетках, песцы впервые вступили в мир неизведанный и взяли курс на север. Потому что там – Северный Полюс. Родина.

Это история о воле к свободе, как величайшем даре живого существа. Писатель не сочиняет сказку про «одушевленного» зверя, но открывает в юном песце душу живую и осторожно следит за ее становлением.

Три дня и три ночи недопесок Наполеон осваивал этот мир один. Мир людей и вещей, мир новых пространств, мир новых запахов и звуков.

«Кто поймет душу недопеска?» Тот, кто видит в нем не меховой воротник или будущую шапку, но существо, наделенное определенным заданием в этой жизни.

Первым почувствовал душу песца и разгадал его стремление к Северному полюсу дошкольник Алексей Серпокрылов. Он пытался сделать все, что было в его силах, чтобы Наполеон продолжил свое возвращение на родину, но… «взрослый» мир предпочел видеть в недопеске только мех редкого, платинового окраса.

Наполеона вернули на звероферму, но мир успел подарить ему за эти дни много хорошего – собака Пальма предоставила недопеску свою конуру для ночлега, и он понял, что значит дом, согретый теплом другого существа; старый колодец, дремавший двадцать лет, ожил и «бормотнул» песцу, что «все путем»; мотоциклетная перчатка стала другом и товарищем по играм… Многое из увиденного и услышанного на воле предстоит осмыслить песцу перед новым путешествием на родину, потому что ровно через месяц он опять сбежит со зверофермы «Мшага», и писатель верит в то что Наполеон Третий «наверняка добрался до Северного полюса».

"Недопёсок" - повесть о восхитительной красоты песце, которая может научить ребёнка видеть за любым текстом не только увлекательный сюжет. хотя увлекательный сюжет, лёгкий юмор и яркие персонажи здесь тоже присутствуют. "Недопёсок" может стать букварём для входа в более сложную, уже не детскую литературу, в которой недостаточно просто следовать за рассказом и представлять себе движуху. Недопёску-Наполеону очень трудно не сопереживать, а как-то только встаёшь на его неуютное место, то понимаешь, что дальше без анализа и метафор уже никак. Даже если ты ребёнок.

Недопёсок-Наполеон Третий родился в неволе, был выведен человеческими руками на песцовой ферме ради чудесной красоты меха. И судьба его - пойти на чью-то тёплую шубку. Но Наполеон Третий вынес в своих генах не только волшебный мех, но и яростное желание вырваться на свободу, унаследованное от предков. Что такое свобода, он представляет себе плохо, потому что никогда её не видел. И всё же его острый нос неуклонно повёрнут к северу, как стрелка компаса, и именно туда несут его лапки и зов предков. Недопёсок сбегает, его ловят, он сбегает, ему помогают, его ловят, он…На своем пути ему встречаются и растяпы, и хулиганы, и противные взрослые.

Упорство, с которым молодой неопытный песец бежит неизвестно куда, потрясает. И как относительна красота в этом мире: две минуты назад это был изумительной красоты зверь, а вот уже какая-то грязная шавка, не песец даже, а вымазавшийся в не пойми чём шпиц. Кстати, забавно, что издатели того времени усмотрели в стремлении попасть на север аналогию с еврейским эмигранством, в связи с чем были некоторые трудности при печати "Недопёска".

4.Система героев, их характеристика. Портрет.

Рассмотрим главных героев этого произведения.

Недопесок Наполеон – песец «особо ценного окраса», «песец чрезвычайной важности», который бежит из рабства зверофермы на Северный полюс.

В «Недопёске» люди и животные изображены на равных, так, что термин “характер” может быть использован и по отношению к образу животного с полным основанием.

В «Недопёске» люди и звери в равной степени выступают героями произведения. О животных автор рассказывает так же, как о людях: “Барсуки селились на холме с давних времен...”; “Уж на что стар был барсук, а не смог разобрать, что за зверь перед ним - то ли пёс, то ли лис, кто его разберёт? Старик решил с ним не связываться, скатился в овраг, презрительно что-то бормоча. Он долго ещё бубнил себе под нос, бранил Наполеона”.

Важным приёмом создания характеров в повести «Недопёсок» является приём двойничества. При этом двойниками выступают не только люди, но и животные: директора Некрасов и Губернаторов, недопёсок Наполеон и дошкольник Серпокрылов. Первый заведует зверофермой, мечтает “вывести новую породу с невиданным прежде мехом - «некрасовскую»”, имеет пыжиковую шапку, без которой директор “всё равно что генерал без погон и лампасов”. Второй руководит школой, мечтает, “чтоб побольше было в школе отличников”, не имеет пыжиковой шапки, но считает, что это “настоящий директорский головной убор. И солидно, и красиво”. “Горячий” Некрасов и “грозный” Губернаторов преисполнены ощущением значимости и важности дела, которому они служат. Поэтому так гордятся они достигнутой целью: отработанными приёмами красноречия, обещаниями они уговорили растерявшихся второклассников рассказать, где спрятан недопёсок.

До конца им сумел противостоять лишь дошкольник Серпокрылов, который настаивал, что Наполеону нужно на Северный полюс, а вовсе не на звероферму. Дошкольник Серпокрылов и недопёсок Наполеон - тоже своего рода двойники. Оба они ещё “до”. Одному предстоит только стать школьником, а второму песцом. Оба они сразу обнаруживают друг в друге единомышленников. Потерявший спутника Наполеон находит в лице дошкольника верного друга: “Вслед за песцом дошкольник пробежал через всю деревню. Верёвку он старался не натягивать, и Наполеону почудилось даже, что он вновь свободен, а маленький человечек просто бежит за ним на правах Сто шестнадцатого”.

Примечательно, что встречавшие Наполеона люди так и не смогли определить, что же это за зверь. А дошкольник Серпокрылов после недолгих размышлений и словесного подбора сообразил, что это песец, и решил, что он бежит на Северный полюс: “Куда же он бежит? - думал Серпокрылов. - Наверно, на север. Северный зверь должен бежать на север. На полюс!”

И недопёсок Наполеон Третий, и дошкольник Лёшка Серпокрылов обладают удивительным свойством характера - внутренней свободой, которая не только позволяет дошкольнику быть необузданным в своих фантазиях, но и даёт каждому силу противостоять общественному мнению, поступать вопреки сложившейся традиции, отказываться ради идеи от благополучия и покоя. Понятно, что тот и другой всё это делают наивно, по-детски. Лёшку легко отвлечь широкой весёлой улыбкой, потому что, “когда Серпокрылову улыбались, он тоже обычно не оставался в долгу”, а Наполеон доверчиво возвращается в конуру Пальмы, где были и свобода, и уют, и доброе отношение, не думая о том, что может быть пойман. Однако дошкольник и недопёсок остаются верны себе. Серпокрылов после поимки Наполеона спокоен, потому что знает: “Он снова сбежит <...> Теперь его не удержишь”. А Наполеон “ровно через месяц <...> снова сбежал. На этот раз он нигде не задерживался и наверняка добрался до Северного полюса”.

5.Главная идея произведения.

Главное в том, что народ живет в неволе, даже такой писатель, как Ю. Коваль, к тому времени не мог сообщить ничего существенно нового. Не о лагере возвещала повесть, а напоминала о его ничтожности перед высоким небом и вольным духом. Это, в конечном счете, книга о трагизме и радости земного удела. С первых же страниц там слышен тютчевский – между строк – лейтмотив:

Сражайтесь, боритесь, о храбрые други,

Как бой ни жесток, ни упорна борьба!

Над вами безмолвные звездные круги,

Под вами немые, глухие гроба...

6.Языковые особенности.

Социальной сатиры в «Недопеске» предостаточно. Иронии и патетики в разнообразных живописных сочетаниях – тоже. И душевного жара. И смеха. Еще там масса деталей, каждой из которых иному автору хватило бы, чтобы всю жизнь гордиться.

Но главное чудо – достигнутый писателем эффект присутствия в повести вечных созвездий и адской бездны (ибо гнилой колодец в овраге не так прост, как притворяется). На этой сцене, распахнутой от Северного полюса до лермонтовской пальмы, недопесок Наполеон не стал исчезающей малой точкой. Не случилось этого и с другими персонажами от эпически мощного духом и ужасно трогательного дошкольника Серпокрылова до самых второстепенных, вроде охотника Фрола Ноздрачева. Каждая фигура в этой повести не только отличается выразительностью черт и четкостью силуэта, но и свое «колесо» имеет («колеса» над головами односельчан вещим оком зрит местный колдун Карасев, слыхом не слыхавший об ауре).

Какое, вместе с грустью, странное счастье – вспомнить, что живет в этом мире кто-то, кого «не прикормишь»!

Но всех примечательней тот, кто в клетке родился, кого там растили и берегли, а он все равно убежал. С таким зверем пристало говорить на «Вы»: «О, недопесок Наполеон Третий! Круглые уши, платиновый мех! Ваша величественная черная морда обращена только на север, и, как стрелка. компаса, рассекла ее ото лба до носа белая сверкающая полоса! Прекрасен, о Наполеон, ваш хвост...».

Причуда взгляда, как бы случайно от земных дел отлетевшего туда, где небесный охотник Орион напрягает свой лук, целя в лоб плывущему над лесом Тельцу. Обман слуха – или сверхчуткость Наполеоновых ушей? – и проплывает над ночным оврагом голос: «Гайки не забудь затянуть...» – Затих голос и нельзя было узнать, какие это гайки, затянули их или нет.

Стихия пародирования влияет на жанр и структуру произведений Коваля.

Обычное для детской литературы «двоемирие» взрослых и детей разделено у Коваля границей решительно и четко. К безнадежно взрослым писатель относится с насмешкой: все они для него «товарищи», им суждено вечно быть «вне игры», существование их абсурдно, и мысли их крутятся вокруг ненужного,наносного:

«Надо мне тоже завести пыжиковую шапку,– думал директор Губернаторов.– Это настоящий ди­ректорский головной убор. И солидно, и красиво» <…>

Директору Губернаторову очень хотелось при­мерить шапку, но он не решался попросить.

– А то бывают еще шапки из ондатры, – сказал директор Некрасов, будто угадавши мысли своего спутника, – но самые лучшие – из песца.

– Лично мне нравится пыжик, – мягко подчеркнул директор Губернаторов.

– Нет, серьезно? – воскликнул Некрасов.– Мне тоже!

Директора улыбнулись друг другу, радуясь такому чудесному совпадению.

Кстати сказать, директор Некрасов давно уже замечал, что директору Губернаторову чего-то не хватает, и только сейчас понял чего. У директора Губернаторова не было пыжиковой шапки. А что такое директор без пыжиковой шапки? Это все равно что генерал без погон и лампасов. Директору Некрасову стало на миг неловко, что у него есть такая шапка, а у спутника нету. Но в то же время он чувствовал и некоторую гордость, понимая, что такие шапки бывают только у важных директоров»...

Напротив, все поступки «детских» героев находят логическое оправдание. Одни герои строят и перестраивают мир по своим игровым правилам, а другие всячески им мешают – такова в самом общем виде схема конфликтов.

Внимание писателя часто переходит с темы жизнестроительства на тему борьбы. Борьба ведется во имя права жить свободно, по собственной склонности и разумению, пусть даже и детскому:

«…Вера поглядела ему вслед и пошла домой.

Разные мысли крутились у нее в голове, и главное – решала она сейчас, что сделала в жизни правильно, а что неправильно.

Как только увидела Наполеона – сразу его покормила. Это, конечно, правильно. Потом привязала на веревку. Тоже правильно. Чтоб не убежал. Но если он спешил на полюс, тогда это неправильно. Но ведь она ничего про полюс не знала. Ладно, пускай веревка неправильно. Сажать на веревку всегда неправильно. Но зато в овраге все было правильно, и Вера хорошо сделала, что позвала Павла Сергеевича. Потом Наполеона посадили в клетку. И вот тут уже не поймешь, правильно это или нет. Как государственную собственность его надо было посадить в клетку, но, если он рвался на полюс, его надо было отпустить. И тут Вера сплоховала. Но зато исправилась – решила спрятать Наполеона. В общем, кое-что сделала она правильно, кое-что неправильно.

Были в жизни ошибки, были удачи.

"Но зато теперь,– думала Вера,– теперь я за него не отвечаю".

И Вера вдруг почувствовала, что с плеч ее свалилась гора. Все! Больше она за песца не отвечает.

Оказывается, целый день Вера таскала гору на плечах, а даже и не заметила. Нелегкий выпал для нее денек: не только камень тащила она в гору, а еще и другую гору держала на плечах.

Вера распахнула калитку и тут почувствовала, что здорово проголодалась. Долго тянулось классное собрание, наверное, обед уж в печке остыл. Ну ладно, главное – гора свалилась с плеч.

Больше Вера ни за что не отвечает. Только за себя. Как это все-таки хорошо и легко – ни за что, ни за кого не отвечать. А обед можно разогреть на плитке…».

В целом педагогика книг Коваля строится на постулате личной свободы при условии: не мешать другим. Такая система воспитания входит в противоречие с общепринятой, построенной на идеях подчинения взрослым, общественного долга и т.п.

То, что свойственно писательскому облику Коваля, сохраняется во всех его вещах: художническая зоркость остра, юмор смешон, ирония и сатира непрощающе-справедливы, лиризм скромен, романтичность возвышенна. И самое главное остается для писателя незыблемым: постоянство по отношению к избранным темам. Преданность любимым героям. Верность самому себе.

На одной зооферме, работала Прасковья. Она заботилась о песцах. В канун праздников, директор фермы, Некрасов, не выдал женщине заслуженную премию. Прасковья очень надеялась на эти деньги, она хотела помочь своей родственнице, оказавшейся в трудном положении. Работница расстроилась, такой поворот событий, совсем не входил в ее планы.

В этот день, на службе, у нее буквально все валилось из рук. В таком угнетенном состоянии, Прасковья забыла замкнуть клетку с песцами. Когда пришло время кормления, женщина увидела, что нет двух, особо важных песцов. Один из них, по кличке Наполеон имел уникальный мех, цвета платины. Второй же, под именем 116, тоже считался редким. Оба животных высоко ценились, и от их пропажи, ферма понесла бы огромные убытки. Узнав об этом, Некрасов пришел в ярость. Работники зоофермы решили разыскать песцов.

Директор и бригадир принимали множество попыток, для поиска ценных экземпляров. Не помог даже гончий пес местного охотника, он просто потерял след. Все их усилия были напрасны. Вся зооферма была обеспокоена этим событием. Нужно было срочно что-то делать. Некрасов решил выпустить из клетки песца, по кличке Маркиз. Он уже как-то сбегал с фермы, но промотавшись по лесам, голодный и оборванный он вернулся. Потом он возвратил сбежавшего песца Рислинга. В этот раз, Некрасов надеялся, что Маркиз вернет двух беглецов обратно.

План директора сработал, Маркиз нашел зверьков и повел на зооферму. Все бы закончилось хорошо, если бы не свободолюбивая натура Наполеона. Он не хотел опять в клетку, поэтому убежал от Маркиза, а за ним и 116.

Когда зверьки шли около проселочной дороги, 116 поймал мимо проезжавший Шамов. Он спутал песца с лисицей и отвез на ферму. Обрадованный Некрасов, выписал шоферу вознаграждение в размере двух червонцев.

Наполеон бежал дальше. Он старался избегать людных мест. Через некоторое время, песец оказался в селе Ковылкино. Там он подрался с местными собаками. Его спас и забрал себе плотник Меринов. Он поселил Наполеона вместе со своей собакой Пальмой. Песцу нравилось его новое жилище.

Часть 2

На следующий день, на двор Мериновых забрели дворняжки. Они увидели Наполеона и опять начали задираться. Мимо шел мальчик Леша, он спас песца и забрал с собой. Леша еще не учился в школе, поэтому у него было много свободного времени. Мальчик привязал песца на веревочку и стал играть с ним на школьном дворе. Леша представлял себя великим путешественником, а песец, которого он назвал Филькой, должен был сопровождать отряд, в экспедиции на Север.

В это время, в школе шли учебные занятия. Вера, дочка плотника Меринова, увидела в окно всю эту картину. Она узнала песца, которого вчера принес отец. Девочка вместе с учителем, пошли спасать Наполеона. На ночь зверька оставили в школе. Его посадили в кроличью клетку. На следующий день они решили вернуть песца на ферму.

Наполеон уже несколько дней скитался на свободе. Его дорогая платиновая шубка превратилась в облезлый выцветший мех, сам песец стал похож на бродячего пса.

Настало утро, директор школы позвонил в зооферму. Дети не желали расставаться с забавным животным, они были уверены, что из песца сошьют воротник. Леша забрал Наполеона и спрятал. Некрасов, директор зоофермы в срочном порядке прибыл в школу. Он сообщил детям о необходимости вернуть песца на ферму. Некрасов разрешил ученикам приходить к ним в зооферму и ухаживать за животными. Ребята решили вернуть зверька, но в том месте, где его спрятал Леша, песца там не оказалось. Мальчик отпустил Наполеона на волю, чтобы тот достиг Северного полюса. Дети расстроились и обиделись на Веру. Ведь именно она настояла на том, чтобы Леша спрятал животное.

Придя домой, Вера обнаружила Наполеона в конуре у Пальмы. Девочка обрадовалась и отнесла зверька к Некрасову. Она потом долго размышляла, правильно ли она поступила. Песца вернули в зооферму.

Стояла ночь, все животные спали, лишь в двух клетках было неспокойно. Маркиз и 116, метались по своим жилищам, с интересом поглядывая на спящего Наполеона.

Спустя месяц, Наполеон вновь совершил побег. Никто не знает, куда он сбежал в этот раз. Может быть на Северный полюс?

Это произведение учит любви к животным.

Часть первая

ПОБЕГ

Ранним утром второго ноября со зверофермы «Мшага» бежал недопёсок Наполеон Третий.

Он бежал не один, а с товарищем — голубым песцом за номером сто шестнадцать.

Вообще-то за песцами следили строго, и Прасковьюшка, которая их кормила, всякий раз нарочно проверяла, крепкие ли на клетках крючки. Но в то утро случилась неприятность: директор зверофермы Некрасов лишил Прасковьюшку премии, которая ожидалась к празднику.

— Ты прошлый месяц получала, — сказал Некрасов. — А теперь пускай другие.

— Ах вот как! — ответила Прасковьюшка и задохнулась. У неё от гнева даже язык онемел. — Себе-то небось премию выдал, — закричала Прасковьюшка, — хоть и прошлый месяц получал! Так пропади ты пропадом раз и навсегда!

Директор Некрасов пропадом, однако, не пропал. Он ушёл в кабинет и хлопнул дверью.

Рухнула премия. Вместе с нею рухнули предпраздничные планы. Душа Прасковьюшки окаменела. В жизни она видела теперь только два выхода: перейти на другую работу или кинуться в омут, чтоб директор знал, кому премию выдавать.

Равнодушно покормила она песцов, почистила клетки и в сердцах так хлопала дверками, что звери в клетках содрогались. Огорчённая до крайности, кляла Прасковьюшка свою судьбу, всё глубже уходила в обиды и переживания и наконец ушла так глубоко, что впала в какое-то бессознательное состояние и две клетки забыла запереть.

Подождав, когда она уйдёт в теплушку, Наполеон Третий выпрыгнул из клетки и рванул к забору, а за ним последовал изумлённый голубой песец за номером сто шестнадцать.

АЛЮМИНИЕВЫЙ ЗВОН

Песцы убегали со зверофермы очень редко, поэтому у Прасковьюшки и мысли такой в голове не было.

Прасковьюшка сидела в теплушке, в которой вдоль стены стояли совковые лопаты, и ругала директора, поминутно называя его Петькой.

Другим-то премию выдал! — горячилась она. — А женщину с детьми без денег на праздники оставил!

— Где ж у тебя дети? — удивлялась Полинка, молодая работница, только из ремесленного.

— Как это где! — кричала Прасковьюшка. — У сестры — тройня!

До самого обеда Прасковьюшка честила директора. А другие работницы слушали её, пили чай и соглашались. Все они премию получили.

Но вот настало время обеда, и по звероферме разнёсся металлический звон. Это песцы стали «играть на тарелочках» — крутить свои миски-пойлушки.

Миски эти вделаны в решётку клетки так ловко, что одна половина торчит снаружи, а другая — внутри. Чтоб покормить зверя, клетку можно и не отпирать. Корм кладут в ту половину, что снаружи, а песец подкручивает миску лапой — и корм въезжает в клетку.

Перед обедом песцы начинают нетерпеливо крутить пойлушки — по всей звероферме разносится алюминиевый звон.

Услыхав звон, Прасковьюшка опомнилась и побежала кормить зверей. Скоро добралась она до клетки, где должен был сидеть недопёсок Наполеон Третий. Прасковьюшка заглянула внутрь, и глаза её окончательно померкли. Кормовая смесь вывалилась из таза на литые резиновые сапоги.

ХАРАКТЕР ДИРЕКТОРА НЕКРАСОВА

Цепляясь кормовым тазом за Доску почёта, в кабинет директора вбежала Прасковьюшка. Она застыла на ковре посреди кабинета, прижала таз к груди, как рыцарский щит. — Пётр Ерофеич! — крикнула она. — Наполеон сбежал!

Пётр Ерофеич Некрасов вздрогнул и уронил на пол папку с надписью: «Щенение».

Прасковьюшка дико молчала, выглядывая из-за таза.

Директор схватил трубку телефона, поднял над головой, как гантель, и так ляпнул ею по рогулькам аппарата, что несгораемый шкаф за его спиной сам собою раскрылся. Причём до этого он был заперт абсолютно железным ключом.

— Отвинтил лапкой крючок, — забормотала Прасковьюшка, — и сбежал, а с ним сто шестнадцатый, голубой двухлеток.

— Лапкой? — хрипло повторил директор.

— Коготком, — пугливо пояснила Прасковьюшка, прикрываясь тазом.

Директор Некрасов снял с головы шапку, махнул ею в воздухе, будто прощаясь с кем-то, и вдруг рявкнул:

— Вон отсюдова!

Алюминиевый таз брякнулся на пол, заныл, застонал и выкатился из кабинета.

Про директора Некрасова недаром говорили, что он —горячий.

ДАВИЛО

Горячий человек директор Некрасов был тощ и сухопар. Он ходил круглый год в пыжиковой шапке.

На своём посту Некрасов работал давно и хозяйство вёл образцово. Всех зверей знал наизусть, а самым ценным придумывал красивые имена: Казбек, Травиата, Академик Миллионщиков.

Недопёсок Наполеон Третий был важный зверь. И хоть не стал ещё настоящим песцом, а был щенком, недопёском, директор очень его уважал.

Мех Наполеона имел особенный цвет — не белый, не голубой, а такой, для которого и название подобрать трудно. Но звероводы всё-таки подобрали — платиновый.

Мех этот делился как бы на две части, и нижняя — подпушь была облачного цвета, а сверху покрыли её тёмно-серые шерстинки — вуаль. В общем, получалось так: облако, а сверху — серая радуга. Только мордочка была у Наполеона тёмной, и прямо по носу рассекала её светлая полоса.

Всем на звероферме было ясно, что недопёсок перещеголяет даже Наполеона Первого, а директор мечтал вывести новую породу с невиданным прежде мехом — «некрасовскую».

Узнав о побеге, директор Некрасов и бригадир Филин кинулись к забору. Они мигом пролезли в дырку и сгоряча в полуботинках побежали по следу.

— Сколько раз я говорил — заделать дырку! — кричал на ходу директор.

— Так ведь, Пётр Ерофеич, — жаловался в спину ему Филин, — тёсу нету.

Очень скоро они начерпали в полуботинки снегу и вернулись на ферму. Переобулись. Прыгнули в «газик», помчались в деревню Ковылкино. Там жил охотник Фрол Ноздрачёв, у которого был гончий пёс по имени Давило.

Ноздрачёва дома они не застали.

— Откуда я знаю, где он! — раздражённо ответила жена. — Он мне не докладывает.

— Гони в магазин! — крикнул Некрасов шофёру.

Охотник Фрол Ноздрачёв действительно оказался в магазине. Он стоял у прилавка с двумя приятелями и смеялся.

— Товарищ Ноздрачёв! — строго сказал директор. — У нас трагедия. Сбежал Наполеон. Срочно берите вашего кобеля и выходите на след.

Охотник Фрол Ноздрачёв лениво поглядел на директора и повернулся к нему левым ухом. Охотник имел свой характер, и характер этот шептал Ноздрачёву, что трагедия директора пока что его не касается.

Характер Фрола Ноздрачёва любил сидеть в тёплом магазине с приятелями.

— Я человек занятой, — недовольно сказал Ноздрачёв, — поэтому интересно, что я за это буду иметь? Какие привилегии?

— Немалые, — ответил Некрасов.

Через полчаса русский гончий Давило — огромный широкоплечий пёс с печальными глазами — был поставлен на след у забора.

— Давай! Давай! — орал на него Ноздрачёв, которому посулили премию.

Давило обнюхал следы, и запах показался ему противным. Жёсткий, железный. Нехотя, без голоса, побежал Давило по следу.

СНЕЖНОЕ ПОЛЕ

Пролезши сквозь дыру в заборе, песцы быстро побежали в поле, но уже через десяток шагов остановились. Их напугал снег, который был под ногами. Он мешал бежать и холодил пятки.

Это был второй снег нынешней зимы. На поле был он пока неглубок, но всё же доходил до брюха коротконогим песцам.

Точно так напугала бы песцов трава. Раньше им вообще не приходилось бегать по земле. Они родились в клетках и только глядели оттуда на землю — на снег и на траву.

Наполеон облизнул лапу —снег оказался сладким.

Совсем другой, не такой, как в клетке, был этот снег. Тот только сыпался и сыпался с неба, пушистыми комками собирался в ячейках железной сетки и пресным был на вкус.

На минутку выглянуло из облаков солнце. Под солнечным светом далеко по всему полю засверкал снег сероватой синевой и лежал спокойно, не шевелился. И вдруг почудилось недопёску, что когда-то, давным-давно, точно так же стоял он среди сверкающего поля, облизывал лапы, а потом даже кувыркался, купался в снегу. Когда это было, он вспомнить не мог, но холодные искры, вспыхивающие под солнцем, вкус снега и свежий, бьющий в голову вольный его запах он помнил точно.

Наполеон лёг на бок и перекувырнулся, взбивая снежную пыль. Сразу пронизал его приятный холодок, шерсть встала дыбом.

В драгоценный мех набились снежинки, обмыли и подпушь, и вуаль, смыли остатки робости. Легко и весело стало недопёску, он бил по снегу хвостом, раскидывал его во все стороны, вспоминая, как делал это давным-давно.

Сто шестнадцатый кувыркаться не стал, наверно, потому, что не вспомнил ничего такого. Окунул было в снег морду — в нос набились морозные иголки. Сто шестнадцатый нервно зафыркал.

Наполеон отряхнулся, будто дворняжка, вылезающая из пруда, огляделся и, наставивши нос свой точно на север, побежал вперёд, через поле, к лесу. Сто шестнадцатый поспешил за ним, стараясь повыше выпрыгивать из снега. У стога, который высился на опушке, Наполеон Третий остановился.

Снег был здесь изрыт. На нём отпечатались какие-то звёзды, от которых пахло приятно и враждебно. Это были лисьи и пёсьи следы.

Вдруг под снегом кто-то свистнул в тоненькую косточку.

Недопёсок прыгнул, прихлопнул снег лапой и вытащил наружу полевую мышь.

В ЛЕСУ

Мышей у стога оказалось полно. Попискивая, шныряли они в перепревшем сене, и Наполеон гонялся за ними, хлопал но снегу лапами и хвостом.

Сто шестнадцатому тоже хотелось поохотиться на мышей, да больно уж непривычным было такое дело. Вдруг прямо из-под носа у него выскочила мышь. Сто шестнадцатый схватил её, проглотил и подпрыгнул от ужаса.

Перепуганные мыши спасались под стогом.

Наполеон раскопал в сене пещерку, засунул туда нос. От крепкого сенного запаха закружилась голова. Пахло сено душными июльскими грозами, ушедшим летом.

Мыши затаились, и песцы бросили охоту, побежали к опушке леса. Пересекли березняк, добрались до больших деревьев.

Это были старые ёлки.

На их макушках гроздьями висели зрелые медные шишки. У подножия, куда не навалило ещё снегу, ярко зеленел мох, а толстые стволы облеплены были серыми звёздами лишайника.

Морозной смолой пахли подошвы деревьев, стволы опасно уходили вверх, сплетались там ветвями и вливались в небо высоко над головой.

Вдруг сверху послышался тревожный и сильный стук. В красном грозовом шлеме на осине сидел чёрный дятел, долбил дупло. Заметив песцов, он крикнул пронзительно, расставил в воздухе бесшумные крылья, нырнул в еловый сумрак.

На крик его прилетела сорока.

«Страх-страх!» — сварливо закричала она.

Наполеон тявкнул в ответ, угрожающе взмахнул когтистой лапой.

Но сороку это только раззадорило. С дерева на дерево перелетала она над песцами и кричала на весь лес: дескать, вот они, беглецы со зверофермы, лови их, держи!

Под крик сороки песцы выскочили на вырубку, заваленную ломаными берёзками, выкорчеванными пнями. Здесь под кучей еловых веток спал заяц-беляк. Он гулял-жировал всю ночь и спал теперь крепко и спокойно.

Шорох снега и сорочий крик разбудили его. Длинноухий, с выпученными глазами, он с треском выскочил из-под земли у самых ног Наполеона и пошёл сигать по вырубке, перепрыгивая пеньки.

Песцы замерли от ужаса, а потом дунули в другую сторону.

Сорока растерялась. Не могла сообразить, что теперь делать, за кем лететь, над кем трещать. Она раздражённо уселась на ветку козьей ивы, закрутила зелёной головой. Настроение у неё совсем испортилось.

Неподалёку, под ёлками, вдруг зашуршал снег, послышалось сопение, и на вырубку выбежал гончий Давило. Он равнодушно глянул на сороку, добежал до заячьего следа и тут оживился. Фыркнул вправо, влево, а после засунул нос свой, похожий чем-то на кошелёк, прямо под кучу еловых веток.

Задрожал от радости собачий хвост, и вылетели песцы из гончей горячей головы.

Давило рявкнул басом и побежал по новому следу, с удовольствием вдыхая сладкий заячий запах.

Сорока слетела с козьей ивы и низом-низом, незаметно, быстро и неторопливо скрылась из глаз.

КТО СТРЕЛЯЛ?

— Что такое! Что ещё такое?! Кто стрелял?

Близкий, неожиданный выстрел ошеломил директора Некрасова, пыжиковая шапка вздрогнула на голове.

Директор стоял на опушке леса в высоких сапогах-броднях, а на руках его были дворницкие рукавицы — хватать в случае чего песцов. Выстрела директор никак не ожидал. Наполеон нужен был живым.

— Кто стрелял?! Кто стрелял, я вас спрашиваю! — грозно повторил директор.

— Ясно кто, — угрюмо ответил бригадир Филин, который шевелился неподалёку в кустах, стараясь замаскироваться. — Обормот Ноздрачёв.

Из лесу выскочил Давило. Он был радостно возбуждён, шоколадные глаза его налились кровью.

— Ноздрачёв! — сурово крикнул директор. — Это ты стрелял?

— Да я тут косого зашиб, — послышался низкий, идущий из самой глубины души голос.

Скоро и сам Ноздрачёв вывалился на опушку. От него валил азартный охотничий пар. Заяц, который всю ночь гулял-жировал, болтался теперь у пояса. За три шага пахло от Ноздрачёва кислым бездымным порохом «Фазан».

— Токо выхожу на просек, — возбуждённо стал объяснять Ноздрачёв, — косой чешет. Я ррраз через осинки...

— Где песцы?

— Песцы-то? — растерялся охотник. — Наверно, круги делают.

Директор Некрасов всего секунду глядел на охотника Фрола Ноздрачёва, но и за эту секунду взглядом успел многое сказать. Оправивши шапку, директор повернулся к охотнику спиной и направился обратно на звероферму. За ним поспешил бригадир.

— Погоди, погоди, — вслед ему сказал Ноздрачёв. — Не волнуйся. Сейчас догоним. Я тут всё кругом знаю, не уйдут.

Звероводы даже не обернулись. По снежному полю уходили они от охотника, и вместе с ними уходила премия.

Тут вспыхнул охотник Фрол Ноздрачёв, и по лицу его пошли багровые полосы, похожие на северное сияние. Вспышки сияния никто, правда, не видел, зато услыхали директор и бригадир, как ругается охотник им вслед пустыми словами.

Отругавшись, охотник потоптался на месте и пошёл потихоньку туда, куда вёл его собственный характер.

— Не волнуйтесь, Пётр Ерофеич, — говорил тем временем Филин, догоняя директора. — Побегают, жрать захотят — через недельку сами вернутся.

— Да за недельку они от голода помрут, — недовольно сказал директор. — А если кто-нибудь прихлопнет Наполеона? Что тогда?

— Вот это вопрос! — подтвердил Филин. — Что же делать?

Директор закурил, напускал дыму в темнеющее постное небо.

— Надо попробовать Маркиза, — сказал он.

ВЕРЕЯ

Серый денёк ещё посерел, сгустились на небе облака, предвечерний ветер погнал их на юг.

К вечеру оказались беглецы в глухом овраге, на дне которого медленно замерзал чёрный ручеёк. По оврагу, по оврагу, вверх по ручью добежали они до лесного холма- вереи.

Здесь, на склонах вереи, были барсучьи норы. Барсуки селились на холме с давних времён, насквозь пронизали его норами.

Приближающаяся ночь тревожила Наполеона, хотелось спрятаться от ветра, нагоняющего позёмку. По можжевёловому склону поднялись песцы на вершину и заметили в корнях ёлки тёмную пещеру. Наполеон обнюхал снег вокруг неё, засунул внутрь голову.

Из пещеры пахло сухим песком, смолистыми еловыми корнями. Это была барсучья нора, давно заброшенная хозяевами. Корни, которые оплетали её потолок, медленно росли, шевелились и постепенно завалили ходы, ведущие внутрь вереи.

Наполеон залез в пещеру, за ним — Сто шестнадцатый, который сразу забился в угол. Недопёсок свернулся колобком у входа, выставил наружу морду и глянул сверху на лес.

Ого, как высоко забрались они! Далеко видны были тёмные леса, робкие деревенские огоньки за лесами, сизая над огоньками пелена. И совсем уж далеко, как маленький грибок, видна была кирпичная водокачка, отмечающая над деревьями звероферму «Мшага».

Темнело. Из-за еловых верхушек взошла красная тусклая звезда, а за нею в ряд ещё три звезды — яркие и серебряные. Это всходило созвездие Ориона.

Медленно повернулась земля — во весь рост встал Орион над лесом.

О Орион! Небесный охотник с кровавой звездой на плече, с ярким посеребрённым поясом, с которого свешивается сверкающий звёздный кинжал!

Одною ногой опёрся Орион на высокую сосну в деревне Ковы л кино, а другая замерла над водокачкой, отмечающей над чёрными лесами звероферму «Мшага». Грозно натянул Орион тетиву охотничьего лука, сотканного из мельчайших звёздочек, — нацелил стрелу прямо в лоб Тельцу, в полнеба раскинувшему звёздные рога.

Зафыркал кто-то внизу, забурчал. Это выходили на охоту барсуки. Они спустились по склону вниз, пропали в овраге.

Стало совсем тихо, откуда-то, наверно из деревни Ковылкино, прилетел человечий голос:

— ...Гайки не забудь затянуть...

БАРСУЧЬЯ НОЧЬ

Всю ночь в овраге под вереей возились барсуки.

Это была последняя, как видно, барсучья ночь перед зимней спячкой.

Ворчание барсуков тревожило Наполеона, он никак не мог заснуть, то и дело открывал глаза, готовясь встретить незнакомого врага. Один ворчун, самый старый и такой седой, что даже полоски на носу его посветлели, подошёл к пещере, в которой спали песцы.

Наполеон каркнул на него, как ворон, красным цветом блеснули из пещеры его глаза.

Уж на что стар был барсук, а не смог разобрать, что за зверь перед ним —то ли пёс, то ли лис, кто его разберёт? Старик решил с ним не связываться, скатился в овраг, презрительно что-то бормоча. Он долго еще бубнил себе под нос, бранил Наполеона.

И следы, собственные следы на снегу тревожили Наполеона. Они были частью его самого, тянулись по лесам и оврагам, словно гигантский хвост. Вот кто-то потянет за этот хвост и вытащит из норы, из барсучьей пещеры, притащит обратно на звероферму.

Плохо спал в эту ночь и директор Некрасов, хоть и не бранили его барсуки, не бродили под окнами. Снились директору большие неприятности и убытки, которые принёс звероферме сбежавший Наполеон. Дёргался директор, метался под одеялом.

— Катя, — говорил он во сне, — дай кисельку клюквенного.

И Прасковьюшка спала неровно, просыпалась, бормотала, била в подушку кулаками.

Славно спал в эту ночь Фрол Ноздрачёв, и снился ему тёплый магазин, ящик с макаронами. Грозно, азартно, по-охотницки храпел Ноздрачёв, так храпел, будто выговаривал фамилию знаменитого немецкого философа: «Фейеррр-бах! Фейеррр-бах!»

Барсучья ночь тянулась долго, и высоко поднялся Орион, медленно наклонился набок, догоняя скрывающегося за горизонт Тельца. Под утро ушёл Орион за край земли, только кровавая звезда с его плеча долго ещё светила над ёлками, тусклая звезда с таким певучим и таким неловким, неповоротливым в наших лесах названием — Бетельгейзе.

Перед рассветом протопали барсуки по оврагу в последний раз. Сопя и кряхтя, залезли спать в свои норы. И как только самый старый барсук улёгся, над далёкими лесами протянулась брусничная полоса рассвета.

Из оврага тем временем послышалось короткое тявканье, шорох увядших трав, припорошённых снегом. Кто-то бежал по следу песцов. Вот прохрустел сухим дудником у ручья и стал подниматься наверх.

Наполеон ощетинился.

Вздрогнул, зашевелился куст можжевельника — и низенький, рыжеватый зверь выскочил прямо к пещере. Увидевши Наполеона, он миролюбиво заскулил. Это был самый старый песец со зверофермы, которого звали Маркиз.

МАРКИЗ

Наполеон хорошо знал этого рыжеватого Маркиза.

Маркиз жил в клетке напротив и с утра до вечера дремал, накрывши нос пышным хвостом. Он никогда не метался по клетке, как другие песцы, и не грыз решётку. Целыми днями он мудро спал, а просыпался только лишь для того, чтобы покрутить пойлушку.

Музыку предобеденную Маркиз очень любил и сам был неплохим музыкантом, умел выжать из своего незатейливого инструмента целый набор ликующих, а то и печальных, задумчивых звуков. Душа у него была, как видно, тонкая, артистическая.

Недопёсок терпеть не мог железную музыку. От визга пойлушек шерсть его вставала дыбом, он лаял, стараясь заглушить звон, но почему-то против воли и сам подкручивал миску—не хотел, а она притягивала, заманивала.

Появление Маркиза на барсучьей горе ни капли не удивило Наполеона. Он даже и не задумался, откуда здесь взялся Маркиз, которому полагалось дремать в данный момент на звероферме.

Маркиз тем временем обнюхал Наполеона и Сто шестнадцатого, который тоже вылез из пещеры, утомлённо зевая.

И вход в пещеру, и подножие ёлки обнюхал Маркиз. Нанюхавшись барсучьих следов, он презрительно фыркнул.

Маркиз был гораздо старше Наполеона. Уже пять лет крутил он на ферме свою пойлушку. Он был старше, сильней и властно прохаживался теперь по вершине холма и поглядывал на беглецов. Маленьким серым носиком обвёл Маркиз голубые горизонты и нацелился на водокачку, отмечающую над лесами звероферму «Мшага».

Недопёску это не понравилось. Он также оглядел горизонты, направил свой нос точно на север и, не раздумывая, стал спускаться с холма, но уже не в овраг, а в другую сторону, к сосновому лесу. Сто шестнадцатый потоптался на месте и потянулся за Наполеоном.

Маркиз, однако, не растерялся, в три прыжка обогнал Наполеона, клацнул зубами у его уха, оттёр плечом и возглавил бег. По силе, по возрасту, по всем правам Маркиз должен был стать вожаком. И в этот спор Сто шестнадцатый решил не вмешиваться, он бежал последним, и легко было ему на проложенных следах.

Скоро осталась позади барсучья верея, поднялся над песцами бор, такой дремучий, что даже и синиц здесь не было. Седобородый глухарь заприметил беглецов, но не шелохнулся в еловом шатре, хоть и невиданными показались ему бегущие звери — рыжеватый Маркиз, платиновый Наполеон и голубой Сто шестнадцатый.

С полчаса бежал Маркиз на север. Он не оглядывался на своих спутников и не останавливался, уверенно перепрыгивал поваленные деревья, пересекал лесосеки и просеки.

Третий раз в своей жизни оказался Маркиз на воле.

В первый раз, так же как Наполеон, сбежал он и три дня мыкался по лесам. Голодный и ободранный, вернулся на ферму. Через год сбежал другой песец, по имени Рислинг. Дело было летом, и следов беглеца не могли найти. Тогда- то директор Некрасов придумал послать вдогонку Маркиза. Директор понимал, что Маркиз, хлебнувший вольной жизни, обязательно вернётся на ферму. И верно, Маркиз вернулся к обеду, а за ним бежал измученный Рислинг.

Сегодня Маркиз попал на волю в третий раз, но никогда ещё так далеко в лес не забирался. И сам он, когда был беглецом, и Рислинг крутились рядом с фермой, таясь в кустах, слушали предобеденный звон.

Маркиз по-прежнему бежал на север, но чувствовал, что пора уж поворачивать на юг. Огибая буреломы, выискивая будто бы лучшую дорогу, потихоньку, незаметно он загибал, загибал вправо и в конце концов обвёл беглецов вокруг вереи, поставил их к северу хвостом.

Наполеон понял, что Маркиз хитрит, но очень уж уверенно вёл его вожак, а сзади поторапливал Сто шестнадцатый, который ни в чём не сомневался.

Кончился сосновый бор, пошли перелески, осинники, и неожиданно небо раскрылось над головой, и прямо перед ними легло широкое белое поле. А за полем — дощатый забор, редкие ёлки с обрубленными до самых макушек сучками и между ними огромный кирпичный гриб — водокачка, отмечающая над чёрными лесами звероферму «Мшага».

Близко, совсем близко послышалось тявканье песцов, кислый запах мёрзлой кормовой смеси и пронзительный родной звук — песцы играли на тарелочках.

СТО ШЕСТНАДЦАТЫЙ РАЗРЫВАЕТСЯ НА ЧАСТИ

У дырки в заборе Маркиз остановился. Он обернулся к спутникам, игриво вильнул хвостом в сторону зверофермы: давайте, мол, вернёмся, ребята, пожрём, выспимся, а там видно будет.

Сто шестнадцатый сразу обрадовался, запрыгал восторженно вокруг Маркиза, ударил по воздуху лапой, будто крутил пойлушку. Устал Сто шестнадцатый — голубой двухлеток —от этой бестолковой беготни и чувствовал себя сейчас путешественником, который после долгих странствий вернулся домой.

А дома всегда хорошо. Дома ждёт тебя уютная, в общем- то, клетка, сколько хочешь кормовой смеси, пойлушка, старые соседи, старые привычки, размеренная нормальная жизнь. Да, плохо тем, у кого нет своего дома. Толкутся эти вечные странники там да сям, то прибьются к одному берегу, то приткнутся к другому, а за душой нету ничего — ни клетки, ни пойлушки.

Звон предобеденный между тем стих, зато усилился запах кормовой смеси — работницы начали кормить зверей. Из щелей в заборе слышались их высокие голоса.

Звон, запах, голоса разбередили Наполеона. Поник вдруг Наполеон, и мех его платиновый обвис, обмяк, потускнел. Что же это такое, откуда снова взялась звероферма? Задумался недопёсок Наполеон Третий, сел по-собачьи в снег.

Ни капли не похож был он сейчас на гордого зверя, похож он был на дворняжку, которую пнули сапогом, чтоб не вертелась под ногами.

Маркиз подскочил к Наполеону, весело куснул его за ухо и попятился к дырке в заборе. Сто шестнадцатый потянулся за ним. Когда уже голова Маркиза скрылась в щели забора, Наполеон жалобно тявкнул. Маркиз остановился. Оглянулся удивлённо Сто шестнадцатый.

В этот момент принял недопёсок решение, тряхнул императорской головой и на глазах превратился из побитой собачки в настоящего песца. Платиновым своим бесценным хвостом повернулся Наполеон к ферме, а нос установил точно на север и побежал потихоньку обратно по своим следам. Сто шестнадцатый растерялся. Душа его разрывалась на части. С одной стороны, хотелось перекусить и выспаться, с другой — тянул за собой недопёсок, убегающий в открытое поле.

О недопёсок Наполеон Третий! Круглые уши, платиновый мех!

Ваша величественная чёрная морда обращена точно на север, и, как стрелка компаса, рассекла её ото лба до носа белая сверкающая полоса!

Прекрасен, о Наполеон, ваш хвост — лёгкий, как тополиный пух, тёплый, как гагачий, и скромный, как пух одуванчика. Одним только лишь этим хвостом укутай свою шею, вечный странник, и валяй хоть на Северный полюс.

О хвост недопёска! Ни лиса, ни соболь не похвастаются таким пышным хвостом цвета облака, которое тает в голубых небесных глубинах над березняком иль осинником. Торжественнейший хвост, формою похожий на дирижабль.

Душа Сто шестнадцатого разрывалась на части. Одна так и хотела нырнуть в дырку забора, пожрать и выспаться, в другой же части его души зрело чувство товарищества: всё-таки вместе с недопёском они бежали, вместе страдали.

Виновато заскулил Сто шестнадцатый, будто извиняясь перед Маркизом, и, как собачка за хозяином, потрусил через поле вслед за Наполеоном Третьим.

Маркиз не ожидал такого поворота. Он хотел было догнать беглецов, но уж сам приустал и боялся опоздать к обеду. Маркиз тоскливо завыл им вслед.

На краю поля песцы остановились глянуть последний раз на Маркиза. Как маленькое рыжее пятнышко, виден был Маркиз на светлом снегу, перед щербатым забором, из-за которого тянулся запах кормовой смеси и слышался алюминиевый звон.

СЕРАЯ ЛИСА

Песцы пересекли поле и попали на просёлочную дорогу. Снег смешался здесь с грязью и песком, получился жёлтый кисель, но дорога шла точно на север, и Наполеону нравилось, что на ней почти не остаётся следов.

Песцы долго бежали по дороге.

Вдруг где-то сзади послышался чудовищный рёв.

Громыхая пустыми молочными бидонами, скрипя и визжа тормозами, их догоняла грузовая машина «ЗИЛ».

Недопёсок прыгнул в кювет, затаился, а Сто шестнадцатый припал к земле и накрыл голову лапами.

Машина остановилась.

Шофёр Шамов с изумлением глядел на пушистого зверя, пышным пластом лежащего на дороге. Из кабины видно было, как шевелит ветерок жемчужный мех.

«Серая лиса! — подумал Шамов. — Что делать?»

Он бестолково стал шарить под сиденьем в поисках чего-нибудь, чем можно было бы подшибить зверя.

Рука нащупала гаечный ключ. Он вытащил его из-под сиденья, высунулся из кабины и швырнул изо всех сил. Но слишком много надежды вложил он в свой бросок — гаечный ключ раскорякой запрыгал по дороге.

«Перелёт!» — огорчённо подумал Шамов.

Больше гаечных ключей у него не было. Была отвёртка, но для охоты на лису она не годилась. Пошарив под сиденьем, он вытащил огромную стальную рукоятку, которой заводят грузовик, и мощно метнул её в серую лису.

Заводило до лисы не долетело.

Волнуясь, он скинул телогрейку и вылез из кабины. Развернул телогрейку, как огромное промасленное крыло, и стал подкрадываться к Сто шестнадцатому.

Сердце у шофёра билось отчаянно, боясь упустить такую редкую добычу. Но ещё отчаянней стучало сердце Сто шестнадцатого. Оно стрекотало, как кузнечик.

Не доходя двух шагов, Шамов прыгнул и накрыл песца телогрейкой, прижал коленом к земле.

Сто шестнадцатый не дёргался и не кусался. Он потрясённо смотрел на шофёра Шамова и не мог понять, что же это такое.

— Серую лису поймал! Серую лису поймал! — закричал Шамов. Уши его пылали от радости. Шапка подскакивала на голове.

Он скинул брючный ремень, связал Сто шестнадцатого и вдруг подумал: «Да это ведь не лиса! Это, наверно, со зверофермы зверь».

Тут в голове Шамова началась сложная работа: что делать — затаить ли добычу или везти на звероферму как государственную собственность?

«Затаю — найдут, — огорчённо думал Шамов. — Зря, дьявол, ключами кидался».

Лениво нажал он на педаль, поворотил грузовик к звероферме.

— Эй, тётка, — крикнул он сторожихе у ворот, — где у вас начальник? Я тут какого-то зверя поймал. Не вашего ли выводка?

Сторожиха глянула в кабину, ахнула, засвистела в милицейский свисток. И тут же началась вокруг Шамова кутерьма.

Прибежал Некрасов, прибежал бригадир Филин, они хлопали Шамова по плечам, тащили его в кабинет, расспрашивали, где и как и не видал ли он Наполеона Третьего. Потом выдали ему премию — двадцать рублей.

Премия Шамова ошеломила. Он долго мял её в руках и повторял однообразно:

— Ну, как раз к праздникам!

Да, повезло шофёру Шамову. Не искал он в жизни никаких чудес, сроду не гонялся за синей птицей и вдруг — серую лису поймал.

С тех пор шофёр Шамов, катаясь по дорогам, всегда зорко глядел по сторонам и нарочно имел в запасе несколько гаечных ключей. Но больше никогда в жизни серая лиса ему не попадалась.

КОЛПАКИ И КОЛЁСА

Когда грохот машины заглох, недопёсок вылез из кювета и обнюхал место, где лежал Сто шестнадцатый. Куда девался его спутник, Наполеон не понял, но с дороги решил поскорей убираться.

Пока он соображал, из-за поворота вынеслись два мотоциклиста. Они были в оранжевых колпаках, которые страшно горели над пасмурной землёй.

— Смотри, — заорал первый мотоциклист, — лисёнок!

Второй не расслышал ничего за рёвом мотора, а только весело махнул рукой и помчался по дороге. В последний момент Наполеон отпрыгнул в сторону — мотоциклы промчались мимо.

Не понимая ничего, Наполеон спрятался в кювет, упал на землю и закрыл глаза.

Мотоциклисты вдруг заглушили моторы, слезли с мотоциклов и стали подкрадываться, растопырив длинные руки в зазубренных перчатках, похожих на огромных бабочек.

Недопёсок выскочил из кювета, побежал через поле в сторону от дороги.

— Догоняй! Уйдёт! — закричали мотоциклисты, завели моторы и дунули вдогонку.

По корявому полю ехать им было трудно — мотоциклы с рёвом подпрыгивали на мёрзлых кочках. Как тысячи пустых пойлушек, визжали в них стальные шестерёнки, снежная грязь фонтаном била из-под колёс.

Вправо, влево кидался недопёсок, то бежал изо всех сил, то припадал к земле, стараясь спрятаться от этого рёва, разрывающего уши.

Наконец один из мотоциклистов неловко поворотил — мотоцикл грохнулся набок. Второй наехал на него, зацепился колесом, подпрыгнул и вылетел из седла — заварилась на поле грохочущая каша из колёс и колпаков.

Страшная зазубренная перчатка соскочила с руки мотоциклиста и вдруг подползла к Наполеону, собираясь, видно, схватить его. Наполеон зарычал, укусил перчатку изо всех сил.

С перчаткой в зубах он побежал к дороге и увидел, что под нею проложена какая-то труба. Недопёсок нырнул в трубу и затаился.

БОЙ С ДВОРНЯЖКАМИ

Наполеон сидел в трубе и слушал, как ругались мотоциклисты. Они долго не уезжали, что-то подкручивали, подтягивали, стучали ключами.

Искусанная мотоциклетная перчатка жалобно попискивала в зубах Наполеона — звала, наверно, хозяина.

Когда колпаки наконец уехали, недопёсок вылез из трубы и побежал вперёд, на север. Перчатку мотоциклетную он держал в зубах, и она слабо трепыхалась, пытаясь вырваться.

Теперь недопёсок бежал не по дороге, а вдоль неё и, заслышав машину, сразу прятался за какой-нибудь кочкой. Поле пошло в наклон, опустилось в овраг. За оврагом лежала деревня Ковылкино.

Недопёсок добежал до забора, не раздумывая нырнул в дыру и увидел другой забор и снова пролез через щель. Но не успел он пробежать и десятка шагов, как опять наткнулся на глухой забор. За ним чернел деревянный горб —дом.

Недопёсок побежал было назад, потом — в сторону, но всюду вокруг него были заборы и дома с какими-то нехорошими трубочками, свисающими с крыш. Неожиданно выбежал он к деревенскому магазину. Уже стемнело. Над дверью магазина зажглась электрическая лампа. Поднялся ветер, и лампа со скрипом раскачивалась на проволоке под железным колпаком.

У крыльца стояла жёлтая дворняжка Дамка. Она поджидала своего хозяина, который уже битый час торчал в магазине. Увидев недопёска, Дамка злобно оскалилась и зарычала. Тут же из-под крыльца выскочила вторая дворняжка. Эта вторая была низенькая, ростом в полтабуретки, и напоминала чем-то поросёнка.

Недопёсок перепугался, попятился назад, но Дамка стремительно кинулась к нему, разинула острозубую пасть. Наполеон махнул головой — и мотоциклетная перчатка, как большая противная жаба, прыгнула Дамке в глаза. От ужаса Дамка пала на землю, а перчатка уселась на неё верхом.

Но тут к Наполеону подскакала Полтабуретка, отвратительно затявкала и схватила его зубами за шиворот. Огромное количество меху набилось ей в пасть. Она вырвала клок, стала отплёвываться и тут же завопила во всё горло, потому что песец вцепился острыми когтями ей в морду и потряс хорошенько.

— Наших бьют! — кричала Полтабуретка.

Со всей деревни к магазину стали сбегаться дворняжки, и скоро у крыльца закипела собачья свара. На шум из магазина выскочил какой-то человек в резиновых сапогах.

— Ку! — заорал он, расталкивая собак сапогами. — Провались! Провались!

Дворняжки разбежались. Только недопёсок остался у крыльца на земле, а рядом с ним валялась на снегу изжёванная мотоциклетная перчатка. Человек поднял её, примерил, и перчатка впору пришлась по левой руке.

— Какая дурацкая рукавица! Неуж из-за неё псы грызутся? — сказал человек и поглядел по сторонам: не видно ли где второй перчатки?

Этот человек был плотник Меринов.

ХОРОШИЙ ПЛОТНИК МЕРИНОВ

Меринов считался в деревне хорошим плотником.

Он умел рубить избы, баньки, выстругивал ульи для пчёл, делал берёзовые табуретки. Кроме того, он был ложечник, вырезал деревянные ложки, разукрашивал их цветами и птицами, а после возил на базар.

Разглядевши недопёска, Меринов понял, что перед ним щенок.

«Английский шпиц, — подумал он. — Наверно, его дачники бросили».

Плотник Меринов в собаках мало разбирался, но относился к ним добродушно. Во дворе у него жила собака Пальма, которую плотник любил почесать за ухом.

Потолкавши сапогом английского, как он думал, шпица, Меринов хотел идти домой, но шпиц застонал, уткнулся в плотницкий резиновый сапог.

— Что такое? — удивился плотник. — Чего скулишь? Ступай к своим дачникам!

Шпиц английский к дачникам, однако, не пошёл, а всё, как мёртвый, лежал на земле. Потерял Наполеон былую свою красоту и был похож теперь на самого ободранного в мире щенка, в котором нет ни толку, ни породы. Грязными клочьями торчал драгоценный мех, свалялся колтунами. И, глядя на него, никто бы, конечно, не мог подумать, что такие неважные звери выращиваются на зверофермах.

— Потрепали тебя, бедняга, — говорил плотник. —А в другой раз будь умнее — не связывайся с дворняжками. Ну, ладно, сейчас я тебя куда-нибудь пристрою.

Он взял шпица за шкирку, будто котёнка, и понёс его в магазин. В магазине было шумно, народ толпился у прилавка, а на ящике с макаронами в уголке сидел охотник Фрол Ноздрачёв.

— Кому щенка? — закричал плотник. — Английский шпиц! Его дачники бросили! Дрессированная собачка! Кушает конфеты «Озеро Рица»!

В магазине засмеялись, зашумели.

Продавщица Ася крикнула:

— Иди, Мерин, домой. Надо нам твоего щенка!

Охотник Фрол Ноздрачёв поглядел на недопёска туманными глазами и сказал:

— Это шпиц не чистокровный. У него хвост лисий. Брось его.

Плотник Меринов покричал ещё, предлагая щенка, потом купил махорки-крупки и пошёл из магазина.

— Ладно, — бормотал он, выходя на крыльцо, — не хотите — не надо. Отнесу его домой, Веруне в подарок. На, скажу, тебе, Веруня, подарок — английского шпица. Пускай на дворе живёт. Да и Пальме будет веселее.

Плотник сунул недопёска за пазуху, а мотоциклетную перчатку в карман.

Сухо и тепло было за пазухой у плотника. Пахло махоркой и столярным клеем.

ПАЛЬМА

Со звоном топая сапогами по мёрзлой земле, плотник Меринов подошёл к своему забору и остановился, докуривая цигарку. Хозяйка у него была строга, дома курить не велела. А плотник хозяйку свою уважал. Он постоял у забора, попыхтел дымом. Из цигарки сыпались на землю махорочные звёзды.

Затоптав огонь, плотник распахнул калитку и вошёл во двор.

— Ну вот, — сказал он, вытаскивая недопёска из-за пазухи. — Вот мы и дома. Видишь этот дом? Это наш. И сарай наш. И вишни наши, шубинки. А Пальму не бойсь, она не тронет... Пальма! Свои!..

Плотник опустил недопёска на землю, вынул из кармана мотоциклетную перчатку, кинул на крыльцо, а сам пошёл в дом. В открытую дверь блеснуло электрическим светом, и донёсся на редкость приятный, сытный и жирный запах — это хозяйка вынимала из печки вечерние щи.

Добротный двор был у плотника Меринова. Дом он срубил из толстых сосновых брёвен, наличники на окнах разукрасил травяным узором. Под окнами росли коренастые вишни-шубинки. С их веток свешивались длинные серые сосульки. Сбоку от дома был сарай, в котором тепло шевелилась мериновская корова Воря. У сарая стояли козлы и собачья конура, покрытая толем.

Из конуры вылезла толстая рябая псина. Она зевнула и, заприметив недопёска, лениво гавкнула.

Это и была Пальма Меринова.

Она походила на сосновый чурбак, укутанный войлоком, а на голове у неё росли развесистые уши, которые и придавали сходство с пальмой в кадушке.

Большим и мокрым, розовым даже в темноте носом обнюхала Пальма воздух и вобрала сразу все запахи, которые имелись в нём: вечерних щей, мотоциклетной перчатки, Наполеона Третьего и даже запах луны, выскочившей на минуту из холодного облака.

Запах недопёска Пальме не понравился, очень он был жёсткий, жестяной. Но в то же время не вызвал особого раздражения.

«Что поделать,— добродушно, наверно, подумала Пальма.— Бывают и такие запахи. Беда не велика. Главное — сердце, душа».

Потряхивая своими тропическими ушами, подошла Пальма к недопёску. Он тут же упал на спину, выставив отросшие в клетке когти. Но Пальма не обратила на них внимания. Она высунула огромнейший язык, который был ей явно не по росту, и лизнула Наполеона. Тёплым, ласковым и приятным был этот язык. Сравнить его можно было только лишь с корытом, в котором мамаши купают своих младенцев.

Вцепиться в такой язык недопёсок никак не мог. Он заскулил, подставляя Пальме живот и платиновые бока, и в один миг превратился из Наполеона Третьего в обычного щенка. Пальма облизала как следует Наполеона и решила, что запах стал поприличнее. Она подтолкнула недопёска к конуре.

Пальма Меринова была вообще-то добродушная хозяюшка, из тех, которые, зазвавши гостя, сразу же выставляют на стол всякие коврижки и шанежки. Под конурою у неё припрятаны были разные кусочки и огрызочки, и, раскопавши кое-что из своих запасов, Пальма принялась угощать Наполеона.

Урча, накинулся он на хлебные корки и петушиные головы, а Пальма похаживала вокруг него, ласково ворчала, потчевала.

Да, Пальма Меринова была радушная хозяюшка, и если б у неё в конуре был самоварчик, она, конечно, раскочегарила бы его.

НОЧЬ В КОНУРЕ

Сгустились сумерки, превратились в темноту, и сразу со всех сторон навалилась ночь на ковылкинскую землю. Не поймёшь, откуда она взялась: опустилась ли с неба или поднялась из глухих оврагов, заросших дудником, из барсучьих пещер.

К полуночи ударил мороз, и вокруг луны, которая вышла из сизых облаков, засияла голубая радуга. Эта ночная холодная радуга нагнала на деревенских псов волчью тоску, и дружно залаяли они и завыли, глядя на луну.

Свет луны опечалил и Пальму, она тоже завыла, поддерживая своих односельчан. Голос её, тёплый вначале и бархатный, подымался всё выше, выше, растерял по дороге теплоту и бархат и уже тянулся к луне тонкой шёлковой нитью. Добравшись до самой луны, стала Пальма медленно опускать голову и увидела окна мериновского дома, освещённые электричеством. Электрический свет взбудоражил её, и Пальма залаяла, будто вызывала хозяев на улицу разделить с нею ночную тоску.

Глядя исподлобья на луну, он хотел подхватить, подвыть деревенским дворняжкам, но ничего не получилось — из горла его вырвалось лишь тявканье, похожее на старческий хриплый кашель. Никак не вязался этот простуженный звук с домашним собачьим воем, и не нужен был он в ночном деревенском хоре, как не нужен был здесь, в деревне, и сам Наполеон, чудный зверь, ни дикий, ни домашний — искусственный, выведенный человеком.

Под вой собак заполз Наполеон к Пальме в конуру, забился в самый дальний угол, зарылся в какие-то жаркие тряпки и задремал.

Перчатку мотоциклетную он взял с собою, потому что стала она совсем ручной.

Ветер, который гулял высоко в небе, рассеял облака, и стало видно, как из ковылкинского оврага выливается на небо Млечный Путь — молочная дорога. И по дороге этой вдогонку за Тельцом, отмеряя ночные часы, медленно помчался Орион.

Грозно сверкнул кинжал на его поясе, изогнулся тугой лук, и вот стремительная стрела прочертила небесный свод, ударила в лоб небесному буйволу.

От грозного удара по всему небу посыпались искры — шальные кометы — и сгорели где-то над водокачкой, маленьким кирпичным грибом, отмечающим над чёрными лесами звероферму «Мшага».

Нет, не догнал Орион Тельца, не догнал вчера, не догонит сегодня и завтра. Куда проще директору Некрасову найти недопёска, вернуть на звероферму Наполеона Третьего.

«Надо было дать Прасковьюшке премию, — думал в этот миг директор Некрасов. — Всё же она старается... а теперь — одни неприятности».

«Ладно, проживу и без премии,—думала тем временем Прасковьюшка, — не в деньгах счастье...»

Засыпая, она беспокойно ворочалась на высокой кровати с серебряными шарами в изголовье, вздыхала, жалела себя и Наполеона, который бродит сейчас неизвестно где, голодный и одинокий.

Шофёр Шамов, укладываясь спать, думал только об одном: что делать с премией — отдать жене или затаить на личные нужды?

«Затаю пятёрочку», — решил в конце концов он и на этом заснул, и снилась ему ровная дорога без луж и без колдобин.

На небо набежала глубокая снежная туча, закрыла луну, плащом окутала плечи небесного охотника. И разом смолкли деревенские псы, загремели цепями, укладываясь спать. Только Пальма лаяла долго, пока не погас свет в окнах мериновского дома.

Пальма забралась в конуру, притиснула Наполеона к стенке. От неё исходил такой мощный жар, что Наполеон задохнулся, задёргался, не просыпаясь, установил нос свой точно на север и обнаружил щель в стенке конуры. Он приник к ней носом и успокоился. Из щели тянуло холодом, пахло снегом, падающим с неба.

Заснул недопёсок Наполеон Третий, и, пожалуй, никогда раньше не спалось ему так спокойно, как в эту ночь во дворе плотника Меринова, под защитой горячей и добродушной Пальмы. Снились ему длинные ряды клеток, Mapкиз, крутящий миску, и Сто шестнадцатый, который ничком лежит на дороге.

Пальма спала уютно, похрапывала и посапывала. Ей снилась большая кулебяка, которую испекут, наверно, к празднику.

БОЛЬШАЯ ВЕРА МЕРИНОВА

К утру повалил снег, да такой густой, что плотник встал пораньше — расчищать дорожки деревянной лопатой.

Пальма вылезла из конуры и сладко зевнула. За Пальмой появился недопёсок и тоже принялся зевать и потягиваться.

— Вишь ты, — засмеялся плотник, — зеваешь! Пригрела Пальма-то? Верунь, выдь на крыльцо, глянь, кого я тебе принёс!

На крыльцо вышла дочка плотника Вера, большая девочка, которая училась во втором классе. По росту Вера догоняла своего папашу, а на плечах у неё лежала туго сплетённая коса, потолще корабельного каната.

— Это что за типчик? — спросила Вера, глянув на недопёска. — Папань, ты зачем шутки шутишь?

— Это, Верунь, английский шпицок, — ответил плотник, который, кстати, и дочку свою слегка побаивался, потому что она была строга. — Его дачники бросили, а я пожалел.

— Разве это собака? Смотри, какой хвост, и морда лисья.

— Может быть, это помесь собаки с лисой? — неуверенно рассудил плотник.

— Папань, ты думай, что говоришь. Ну откуда возьмётся такая помесь? Лиса эвон где, а собаки — в деревне. Это зверь, а не собака.

Мамаша Меринова Клавдия Ефимовна, обширная, как копна сена, вышла на крыльцо с полотенцем в руках. Как и у Веры, на плечах мамаши лежала коса, куда, правда, тоньше, чем у дочери. Клавдия Ефимовна работала в колхозе счетоводом, а два года назад была с председателем на звероферме, видала и песцов, и чёрно-бурых лис. Она сразу поняла, кто такой сидит на снегу у конуры.

— Песец, — сказала она. — Он с фермы сбежал.

— Я его вчера у магазина от собак отбил, — хвастливо сказал плотник.

— А что это, интересно, ты делал у магазина? — спросила Клавдия Ефимовна.

— Так, Клав... — замялся плотник. — Сама знаешь, махорки-то надо купить. А где ж её взять, как если не в магазине?

— Весь двор провонял своим табачищем, — недовольно заметила мамаша Меринова и, присевши на корточки, стала разглядывать недопёска.

— Какой мех красивый, — говорила Вера. — Мам, налей ему щец.

— Нечего зверей прикармливать. Пускай отец сядет на велосипед да отвезёт его на ферму.

— Не надо его на ферму, мам, — сказала Вера. — Пускай он у нас поживёт. Будет как собачка. Давай мы его пригреем.

— Куда я, Клав, теперь поеду, — поддержал Веру плотник. — Разве я проеду по такому снегу? К тому же задняя ось, похоже, треснула.

— У тебя я знаю, где треснуло, — сказала мамаша Меринова, недовольно поглядевши плотнику в глаза. — Ты скажи- ка лучше, что это ты у магазина делал?

Плотник Меринов смешался, закашлялся, вытащил из-под крыльца какую-то верёвку и пошел за калитку, сказавши загадочно:

— Схожу за жердями.

ВЧЕРАШНИЕ ЩИ

Осторожно по шерсти попробовала Вера погладить недопёска. Он сжался и, насупившись, поглядел куда-то за забор. Лёгкие прикосновения человеческой руки удивили Наполеона, но ничего страшного в этом не было, и вдруг тёплая приятная дрожь пробежала по спине.

А Веру удивляло, какой у него чуткий мех. Он струился, шевелился под пальцами, был живым и даже на ощупь серебристым. Вере очень хотелось провести пальцем вдоль белой полоски, рассекающей нос недопёска, но она не решилась.

— Мам, принеси щей. Давай мы его прикормим.

Мамаша Меринова погладила Веру по голове и сказала:

— Ты у меня молодец. Животных любишь. Ладно, всё равно сегодня новые ставить.

Она сходила в дом и вынесла чугунок тех самых щей, что так вкусно пахли вчера. Эх, были в запасе у мамаши Мериновой бараньи варёные мослы, но не сумела она их оторвать от сердца!

Пальме налили в миску, а недопёску разыскала Вера бывшую сковородку с обломанной ручкой, накрошила в щи хлеба.

Пальма завиляла хвостом, подошла к своей миске и весело ударила по щам языком.

— Хлебай, хлебай, не робей, — подталкивала Вера Наполеона.

Он упирался, хотел для начала крутануть сковородку и лапой неожиданно зачерпнул щей. Облизнул и сразу понял, что никогда не пробовал ничего столь острого и солёного. Снова обмакнул лапу и зацепил какой-то лохматый узел.

— Это капуста, — пояснила Вера. — Хлебай, хлебай...Тут и луковки попадаются, кругленькие, да, наверно, уж разварились, упрели. И картошка.

Наполеон слизнул капусту. Так и стал он есть: обмакивал в щи лапы и облизывал. Вчера щи пахли, может быть, и вкуснее, но и сейчас были они хороши. Кислый и жирный валил от них пар.

Пока налегал недопёсок на вчерашние щи, Вера Меринова принесла верёвку, ласково, лёгким бантиком обхватила его за шею, а другой конец привязала к кольцу, вколоченному в стенку конуры.

— Посидишь так до обеда, — сказала она.

Только облизавши дочиста свою сковородку, заметил Наполеон, что на шее у него что-то мешается. Вывернул голову и лапой попытался сковырнуть верёвку, но плотно уже сомкнулась она на шее, зарылась в мех. Тогда ему показалось, что от этой штуки можно убежать. Он прыгнул в сторону — верёвка схватила за горло, и Наполеон упал в снег.

Нет, Наполеон, не убежать вам от плотницкой верёвки. Простейший предмет, а легко превращает в собачку свободного зверя. И Пальма, и тёплая конура, и вчерашние сытные щи — это только обман, пригодный дворовым собачкам. На север, на север надо было, Наполеон, как раз ведь туда показывает верный компас, рассечённый белою полосой. Пропал, поник Наполеон, попался в петлю, сложенную бантиком из плотницкой верёвки.

— Не волнуйся, не волнуйся, — успокаивала его Вера. — Посидишь так только до обеда. Чтоб не убежал. А приду из школы, я тебе устрою домик.

Вера ласково гладила недопёска, уговаривала его, как мамаши уговаривают детей.

«Назову его Тишей», — думала она.

Вера Меринова была добрая девочка. Она любила животных, всех животных, всё равно каких. Но желательно — млекопитающих.

ПОЛТАБУРЕТКА

Мамаша Меринова ушла на работу, Вера — в школу. Дома никого не осталось.

А Пальма по характеру была домоседка. Она не слишком-то любила болтаться по улицам, ей нравилось, когда гости сами приходили.

Наевшись, Пальма вспрыгнула на конуру и улеглась на её плоскую крышу ждать гостей.

Наполеон, пришибленный верёвкой, заполз в конуру. Ему казалось, что какой-то страшный, сильный и невидимый зверь схватил за шею и держит. Вот нажмёт посильней — разорвёт горло. Мотоциклетная перчатка, которая дремала в куче тряпья, зашевелилась, ласково провела указательным пальцем по чёрному его носу, рассечённому белой полосой. Наполеон заскулил, но не смогла перчатка развязать верёвку на его шее.

Скоро во дворе появилась гостья.

Это была старая приятельница Пальмы собачонка Пол- табуретка.

Маленькая и зловредная Полтабуретка имела скверный характер. Она воровала всё, что попадалось на глаза, любила укусить сзади. Деревенские псы терпеть не могли Пол- табуретку. Только Пальма жалела её.

«Маленькие собаки — злые, — рассуждала Пальма. — Их надо жалеть. У них жизнь не удалась».

Пальма всегда делилась с голодной Полтабуреткой костями, которые перепадали от мериновского стола, и Полтабуретка заходила каждое утро перекусить и вообще покалякать.

Увидевши гостью, Пальма приветливо махнула хвостом. Полтабуретка издалека оскалилась, захихикала, подскакала к конуре.

Вдруг она замерла на месте, наморщила нос —чем это у вас тут противным пахнет? Пальма фыркнула добродушно: мол, не беспокойся, затесался тут один знакомый или родственник, что-то вроде племянника.

Из конуры вылез недопёсок с мотоциклетной перчаткой в зубах.

Полтабуретка зарычала, глазки её загорелись скандальным огнём. Она сразу вспомнила, кто ей вчера всю морду расцарапал.

Не рассуждая, кинулась она к недопёску, клацнула зубами и выдрала клок платиновой шерсти, Наполеон вцепился ей в нос, и снова раздался неприятный визг.

Пальма соскочила с конуры, оттёрла Полтабуретку плечом и встала между нею и недопёском.

«Погодите, погодите, ребята, — как бы говорила она. — Давайте вначале разберёмся, в чём тут дело».

Но Полтабуретка вовсе не хотела ни в чём разбираться. Из носу у неё текла кровь, а пасть была забита шерстью. Она не просто лаяла, она орала во всё горло.

Вся эта комедия Пальме не понравилась. Она загнала Наполеона в конуру и сама влезла в неё, выставив наружу только лишь свою добродушную морду. Пальма миролюбиво ворчала, объясняя, что нечего разжигать сыр-бор, что это её знакомый или даже родственник и что, в конце концов, это её личное дело, кто живёт у неё в конуре.

Но уговоры Пальмы не помогали. Свора вплотную приблизилась к конуре, а коварная Полтабуретка вскочила на крышу и стала скрести её когтями.

Собачонка Мошка, двоюродная сестра Полтабуретки, совсем обнаглела. Задними лапами она корябала землю — комья земли и снега полетели в морду добродушной хозяюшке.

Терпение Пальмы лопнуло. В ярости выскочила она из конуры и ужасно укусила двоюродную сестру. И тут же сцепились в одно лохматое колесо и Мошка, и Пальма, и Дамка, и Полтабуретка, и бродячий пёс Шакалок. А Наполеон взволнованно выглядывал из конуры и чем-то напоминал, в конце концов, своего знаменитого тёзку, который наблюдает из маршальского шатра за ходом сражения.

Псы свились в клубок, связались двойным морским узлом. Их морды были в средине узла, а хвосты трепетали снаружи. Узел прокатился по двору, перевернул козлы, но тут прилетела вдруг откуда-то консервная банка и врезалась в самую середину свары. И страшный послышался, грозный крик:

— Артиллерия! Огонь! Левое орудие разрывными снарядами — пли!

Градом посыпались на собак разрывные снаряды — осколки горшков и гремящие консервные банки. Первым рванул в сторону Шакалок, за ним двоюродная сестра. Через четыре секунды двор опустел.

Из-за забора заглядывал на мериновский двор какой-то человек в офицерской фуражке. Это был дошкольник Серпокрылов.

На звероферме “Мшага” за песцами обычно ухаживала Прасковьюшка. Перед праздниками директор зверофермы, Петр Ерофеич Некрасов, лишил ее премии. Это оказалось настоящим ударом для работницы – у нее уже были свои планы на премию, ей хотелось помочь сестре с тремя детьми. Весь день она ходила потерянная и, покормив зверей, за двумя забыла запереть клетку. Когда наставало время обеда, по звероферме разносился металлический звон. Это песцы начинали “играть на тарелочках” – крутить свои миски-пойлушки. В это время Прасковьюшка-то

И обнаружила пропажу двух песцов: Наполеона Третьего, с очень ценным мехом платинового цвета, и голубого песца под номером 116. Узнав о случившемся, Некрасов был в ярости – побег редкого песца сулил большие убытки, решено было искать беглецов.

Сперва на поиски отправились директор Некрасов и бригадир Филин. Сами они ничего не добились и обратились за помощью к охотнику Фролу Ноздрачеву, у которого был гончий пес Давило. Псу не нравился запах песца, он лишь некоторое время бежал по следу, а потом обнаружил зайца и с радостью погнал зверька. Беглецов так и не удалось найти.

А тем временем Наполеон убегал

Все дальше и дальше от зверофермы. Свобода нравилась ему, а природа казалась знакомой, хотя ранее он видел ее только из своей клетки. Наполеон уверенно бежал вперед, на север, а Сто шестнадцатый верно следовал за ним. Ночевать песцам пришлось в барсучьей норе, но Наполеону не спалось – он чувствовал опасность и готов был в случае чего дать отпор.

На звероферме было неспокойно: все переживали о беглецах. Решено было отправить за ними Маркиза. Маркиз, взрослый, рыжий песец, жил в соседней от Наполеона клетке. Маркиза знали как мудрого и спокойного песца. “Третий раз в своей жизни оказался Маркиз на воле. В первый раз, так же как Наполеон, сбежал он и три дня мыкался по лесам. Голодный и ободранный, вернулся на ферму. Через год сбежал другой песец, по имени Рислинг. Дело было летом, и следов беглеца не могли найти. Тогда-то директор Некрасов придумал послать вдогонку Маркиза. Директор понимал, что Маркиз, хлебнувший вольной жизни, обязательно вернется на ферму. И верно, Маркиз вернулся к обеду, а за ним бежал измученный Рислинг”.

И директор не прогадал: Маркиз смог найти бежавших песцов и привести их обратно к ферме, но Наполеон не пожелал вернуться, а Сто шестнадцатый долго терзался сомнениями. Ему хотелось есть, быть в тепле, но все же он решил следовать за Наполеоном, который так уверенно куда-то его вел. Беглецы так и не вернулись в свои клетки.

Песцы бежали по проселочной дороге. Мимо проезжала грузовая машина. Шофер Шамов принял Сто шестнадцатого за серую лису, смекнул, что она может быть ценной, и поймал, вернул на ферму. Он был крайне удивлен, когда получил награду за лису, премию в 20 рублей.

Теперь Наполеон стал осторожнее, он уже бежал по обочине, чтобы в случае опасности можно было спрятаться. Но все же его заметили два мотоциклиста, опять же приняли за лису и захотели поймать. Наполеон смог от них убежать, а заодно утащить перчатку.

Сам не зная как, Наполеон забежал в деревню Ковылкино. Там он подрался с дворняжками, а плотник Меринов разнял собак и спас песца, приняв его за английского шпица. В кабаке никто не захотел приютить столь редкое животное, и плотнику пришлось забрать его себе.

Наполеона познакомили с семьей Меринова – с женой, Клавдией Ефимовной, с дочкой Верой, второклассницей, и с собакой Пальмой. Наполеону пришлось жить в одной конуре с Пальмой, но они сдружились, Пальма радушно приняла своего гостя, угостила отложенными косточками, а ночью согрела.

Утром к пальме пришли дворняжки, они узнали песца. Завязалась драка. Проходивший мимо дошкольник Леша Серпокрылов разогнал собак, а заодно и увел Наполеона. Леша вообразил себя начальником экспедиции, а Наполеон (он его называл Филькой) должен был вести людей на северный полюс.

Шел последний урок, дошкольник все бегал с песцом, стараясь, чтобы тот не чувствовал веревки на шее. На уроке рисования Вера взглянула в окно и увидела Лешу со своим Тишей (так она звала песца). После уроков она вместе с одноклассником Колей и учителем рисования Павлом Сергеевичем побежала спасать своего песца. Оказалось, что какой-то мужчина отнял зверька у дошкольника, и замышлял убить Наполеона, сделать жене воротник. Но Наполеона удалось спасти. Решено было оставить на ночь зверя в школе, в кроличьей клетке, а утром вернуть звероферме. Уже третью ночь Наполеон был на свободе – его шерсть перестала быть платиновой, и сам зверь уже более походил на дворняжку, а не на гордого песца.

Утро на школьном дворе собралось много ребятишек, все хотели посмотреть на редкого зверька, которого уборщица назвала Сикиморой. Директору школы, Губернаторову, это не понравилось. Он разогнал учеников, а у Коли с Верой стал выяснять, что это за зверь и откуда он взялся. Решено было звонить на звероферму.

Вера и Коля стали настоящими знаменитостями в школе, о них и о зверьке стали распространяться невероятные слухи. Второклашки решили, что нельзя отдавать песца на ферму – из него сделают воротник. Поручили дошкольнику Леше спрятать Наполеона в бане.

Пропажа песца обнаружилась, когда приехал директор Некрасов. Два директора, Некрасов и Губернаторов, провели серьезную беседу с учениками. Директор зверофермы разъяснил ребятам, что Наполеон – редкий песец, он живет для получения совершенно нового вида, и никто не собирается делать из него воротник. Ребятам даже разрешили приходить на ферму и ухаживать за зверями. Все согласились выдать песца, однако в бане его не оказалось.

Леша выпустил песца на волю, чтобы тот мог бежать на Северный Полюс. Ребята были огорчены, но они пошли искать зверя. А Вера в один миг из хорошей и прилежной девочки-героя превратилась в изгоя: ведь это она ручалась за дошкольника.

Вера вернулась домой и стала размышлять, правильно ли она поступала, когда кормила песца, привязала его, оставила у себя в доме? Но вскоре все эти мысли ушли, и будто гора с плеч упала. И именно в этот момент девочка увидела Наполеона, выходящего из конуры Пальмы. Гора вновь забиралась на плечи Веры. Получается, песец бежал не на Северный полюс, он бежал в тепло и уют.

Вера привела Наполеона к директору фермы. Песца вернули в клетку. Вечером Вера пришла в гости к Леше, девочка никак не могла разобраться, правильно ли она поступила.

“Долго тянулся вечер, задерживал, отодвигал ночь, но вот наконец она нахлынула на землю, погасила все окна, а в небе над одинокой сосною, по дороге, сотканной из мельчайших звездочек, медленно помчался Орион. Тускло горела красная звезда на его плече, сверкал кинжал, звездным острием указывал на водокачку, отмечающую над черными лесами звероферму “Мшага”.

Песцы давно уж заснули. Только Маркиз и Сто шестнадцатый метались по клеткам, карябали решетки и глядели, не отрываясь на свернувшегося в клубок Наполеона.

На этом заканчивается повесть о недопеске Наполеоне Третьем. Добавить больше нечего, кроме того, что ровно через месяц недопесок снова сбежал. На этот раз он нигде не задерживался и наверняка добрался до Северного полюса”.

(1 оценок, среднее: 5.00 из 5)